— О воздухе! Более вредного мужика, чем Андреич, нет на свете. Господи, упокой его душу грешную.
— Это интересно! Старшина, пока мы гуляем до парадного входа, вы мне расскажите об этом старике.
Чичин посигналил им, но капитан не обратил внимания на сигналы.
— Ну-у… — замялся старшина, не зная, с чего начать.
— Начните с самого главного: из-за чего, по-вашему, его могли так зверски зарезать. Я насчитал пять ран на теле, и глотку перерезали… Достал?
— Он мог кого угодно достать. От его взгляда не могло ничего укрыться. Все, старый хрыч, видел, понимал вообще с полуслова и видел с полувзгляда. Кто с кем живет, кто что ворует.
— Его бы к нам в уголовный розыск. А то бьешься, бьешься, как рыба об лед, а чистая вода часто там, подо льдом.
— Вообще-то нехорошо говорить о мертвом плохо…
— Древние говорили: «…либо хорошо, либо ничего». Но мы с вами профессионалы. И расследуем убийство. Чем больше косточек мы перемоем Андреичу, тем больше шансов найти убийцу. А в том, что убийца хитер, смел до наглости и изобретательности, нет ни малейшего сомнения. Страху на вас нагнал. Обычный преступник как: убил и ходу, подальше да побыстрей. «Главное в профессии вора — вовремя смыться». А этот спектакль разыгрывает. Почему? Вот это мы и должны понять, старшина. Кстати, как вас величать-то? Неудобно, старшина да старшина!
— Фадеев.
— Ишь ты! Писатель… Знаешь, кого уголовники писателями зовут?
— Нет.
— Ну, конечно. «Жмурики» много не наболтают… Тех, кто сумочки срезает «пиской», остро заточенной с одного края монетой. Такие мастера были, что из дорогой шубы могли кусок вырезать. Фильм есть такой даже. Ты, Фадеев, не стесняйся, рассказывай.
— Я с ним не пил, поэтому мало о нем знаю. Но рассказывают о нем много. Здесь он только по ночам работал, двенадцать часов через день, ему удобно. А все остальное время занимался ростовщичеством в основном или шантажом. Но работал чисто, не придерешься.
— Ничего себе старичок! — изумился Тупин.
— Убить его мог любой. И должников у него хватало, и тех, о ком он знал не очень хорошие вещи…
— О которых они предпочли бы забыть, — подхватил Тупин. — Вот, видите, личность убитого начинает немного проясняться.
— Но вам нужен убийца.
— Для меня пока ясно лишь одно: убийца работает в институте, либо работал, либо имеет доступ в институт через друзей или родственников.
— Ни фига себе! — не удержался старшина. — Какое же это одно?
— Возьмем сито, отсеем мелочь пузатую, останутся крупные камни, которые и будем раскалывать.
— А если убийца из «мелочи пузатой»?
— Тогда возьмем сито помельче. И все по новой.
— Работенка!
— С трупами оно поспокойнее. Молчаливые, и требования умеренные. Прокурору жаловаться не пойдут.
— Сегодня ночью они что-то расходились…
Парадный вход был почему-то открыт. Тупин нахмурился.
— Не дотрагивайтесь до двери!
— Ну, Даниловна! — воскликнул старшина. — Совсем плохая стала.
Капитан достал платок и осторожно открыл входную дверь. Они вошли.
— Кто такая Даниловна? — спросил он, подымаясь по лестнице.
— Ночная дежурная. Пенсионерка. Страдает бессонницей, поэтому каждую ночь дежурит. Говорит: «Все не без толку!» И денежки капают, и ночь у телефона веселее проходит. Живет одна, как и Андреич. Частенько его чаем поила.
— Привечала?
— А как же! Женщина все за какого-нибудь мужика цепляется. Это мужик может жить и с бутылкой. А женщине, даже самой пропащей, алкоголичке, мужик нужен, пусть хоть совсем завалящий.
— Много, я смотрю, вы знаете, Фадеев!
— Так ведь тридцать лет вожу. Считай, как с армии пришел.
— А учиться не хотелось?
— Нет, не хотелось. Женился я рано, дите родилось. Кормить, кроме меня, некому. А тут и зарплата поболее, и льготы.
Беседуя, они не спеша поднялись на третий этаж и опять застыли от негодования: за столом дежурной сидел молодой и красивый труп, а у него на коленях, положив голову ему на грудь, сидела старушка. И можно было определить, не подходя ближе, что она мертва: рот застыл в беззвучном крике, глаза широко раскрыты от ужаса.
— Мерзавец! — прорычал старшина. — И Даниловну убил.
— С первым согласен: не уважает он нас, — заметил капитан. — А насчет второго вы не правы, Даниловна умерла сама. Правда, кто-то ей помог умереть самой.
— Ее-то за что? Она за всю жизнь мухи не обидела, — горевал старшина.
— Свидетелей убирают не из-за их моральных качеств.
Капитан позвонил дежурному угрозыска:
— Егоров, ты? Это Тупин. Давай всю бригаду в наш институт. Здесь два трупа. Ты не остри, не только два, а два лишних: убийство и, по-видимому, инфаркт миокарда. Пусть подъезжают к центральному входу, открыто.
— Как он ее убрал-то? — недоумевал старшина.
— Просто! Вы с Чичиным здоровые мужики и всякое повидали и то орали, за версту слышно было, я из машины выскочил как ошпаренный. А здесь больная женщина, старая, и сердце пошаливало наверняка, вскрытие покажет. И в полутьме коридора на нее голый труп движется с непристойными предложениями. Тут и у молодой все опустится.
— Голосок у него не как у Ленского.
— Это кто?
— Ария есть Ленского. «Я люблю вас, я люблю вас, Ольга…» Жена у меня — Ольга. Обожает слушать. И я выучил постепенно.
— Вы бы, Фадеев, спустились вниз и проводили часть группы в подвал.
— А вы здесь останетесь? — забеспокоился старшина.
— Не боись, Фадеев! — успокоил капитан. — Убийца уже дома второй сон смотрит.
— Близко живет, думаете?
— А то через весь город катается в три часа ночи. На патруль нарваться запросто можно. А в патрули Даниловны не входят.
— Круг сужается.
— Пол-института живет в близлежащих домах. Он их и строил для своих сотрудников.
Старшина пошел на выход, опасливо поглядывая по сторонам, будто ожидал, что кто-то выскочит из полутьмы в голом виде и с непристойными предложениями.
Тупин остался один. Он сидел на столе и пристально смотрел на выражение ужаса у старушки и на умиротворенное лицо молодого красавца, чью красоту несколько портила дырка во лбу, оставленная пулей калибра 5,6.
Телефон зазвонил так внезапно, что Тупин вздрогнул.
«Черт! Звонок с того света!»
Но трубку снял и хриплым, усталым голосом произнес: «Да!»
— Андреич, привет! — радостный подхалимский голосок плохо соответствовал времени разговора. — Куры строишь Даниловне? Любви все возрасты покорны? Шуры-муры и амуры… Я принимаю твое предложение. Здоровье дороже. Сопротивляемость с возрастом падает…
— Кто это? — раздраженно спросил Тупин, ничего не поняв.
На другом конце провода тоже поняли, что слушает не Андреич.
— Ой! — и бросили в испуге трубку.
«Однако! — подумал Тупин. — Кому это не спится от предложения Андреича? И что это за предложение, если не спится? Если даже здоровье дороже — без угроз не обошлось».
Телефон вновь залился звонкой трелью. Капитан снял трубку.
— Слушаю!
Послышалось тяжелое сопение, и вновь трубку положили на рычаг.
«Первая ласточка. Которая весны, говорят, не делает. Действительно не спалось, или убийца следы заметает и почву прощупывает? Несерьезно. На кой ляд ему голос свой мне демонстрировать? Он нагл, но не глуп. А может, настолько нагл, что всерьез не принимает. Если он работает здесь, то для него не секрет, что мы на него выйдем сразу. А у него и алиби готово: „Да я же с вами разговаривал по телефону…“»
Машина с группой подъехала к входу. Свет фар погас. Хлопнула входная дверь. Тупин уже знал, кто, переговариваясь, поднимается по лестнице. Наверняка это были: Котов, врач-эксперт, его друг следователь Перов и кинолог Водомесов, которого все иначе как Водолей не звали. И его песик Дух, здоровенный ротвейлер, взгляда которого не выдерживал никто, Тупин в том числе.
Появились они на третьем этаже, правда, не в той последовательности. Впереди гордо выступал Дух, как символ несгибаемой афганской оппозиции (Водомесов год оттрубил в Афгане, был ранен), а за псом и остальные.
Непристойная картинка и их ввела в некоторое замешательство.
Поздоровались.
— Ребята, вы тут разбирайтесь без меня! — разочаровал друзей Тупин. — Я по две смены пахать не могу. Еду домой спать. А свой свежий взгляд мне опишете завтра. Вернее, уже сегодня, но позднее. Дайте хоть немного поспать.
— Особенно, когда молодая жена ждет! — ехидно добавил Перов.
— Тебе половину бы проницательности в этом гнусном деле, и убийца завтра будет в камере…
— Скорее в дурдоме! — мрачно добавил Котов.
— Где угодно, лишь бы не на свободе, и побыстрее, чтобы он еще не натворил гнусных дел… Перов, я возьму машину. А вас, может, Дух куда-нибудь выведет…